Пена. Дамское счастье [сборник Литрес] - Эмиль Золя

досаду за светским умением держать удар и всегда выглядеть довольной.

– Вот, решила взглянуть собственными глазами, это самый верный подход, не так ли? Мы с господином Муре по-прежнему друзья, хотя он, по слухам, был в бешенстве, узнав, что я проявляю интерес к его конкурентам… Одного я ему никогда не прощу – он выдал мою протеже мадемуазель де Фонтене за Жозефа!

– Они обвенчались?! – перебила ее госпожа де Бов. – Чудовищная профанация!

– Согласна, дорогая, а цель он преследовал простую – зло посмеяться над всеми нами. Это послание, Октав дает понять, что светские дамы годятся в жены разве что посыльным из больших магазинов.

Госпожа Дефорж повысила голос, невольно выдав раздражение и обиду. Они все еще стояли на тротуаре, но толпа уже потянула их за собой, и они отдались потоку, который почти нес их вперед. Чтобы слышать друг друга, приходилось перекрикиваться, и дамы принялись обсуждать госпожу Марти. Ходили слухи, что ее бедный муж заболел манией величия (а довела его до безумия собственная жена!), поверил, что ему доступны все недра земные, золотые прииски и алмазные шахты.

– Бедолага, – вздохнула мадам Гибаль. – Всегда ходил в поношенной одежде, изнурял себя уроками… А что она?

– Она переключилась на деньги своего дядюшки-вдовца, он поселился у племянницы после смерти жены… Госпожа Марти наверняка тоже здесь, так что мы увидимся.

Дамы изумились зрелищу, открывшемуся их глазам. Перед ними были отделы магазина, самого грандиозного в мире, если верить рекламе. Большая центральная галерея пронзала здание насквозь, с выходами на улицы Десятого Декабря и Нёв-Сент-Огюстен. Справа и слева тянулись более узкие галереи Монсиньи и Мишодьер, похожие на церковные приделы. Они были параллельны улицам с теми же названиями. Кое-где залы расширялись, как площади, пространство над ними занимали воздушные лестницы и навесные мостики, затейливо переплетавшиеся друг с другом. Внутреннюю диспозицию изменили: товары со скидкой продавали на улице Десятого Декабря, отдел шелков переехал вглубь зала Сент-Огюстен, а подняв голову в новом парадном вестибюле, можно было увидеть отдел постельных принадлежностей, который переместился на другой конец третьего этажа. Всего же отделов в «Счастье» стало пятьдесят, новые открылись сегодня, другие – самые важные – стали такими огромными по объему товаров, что пришлось из каждого сделать два. Росли торговые обороты, увеличивалась численность сотрудников, в новом сезоне она должна была составить три тысячи сорок пять человек. Следующим чудом, заставившим дам замереть от восхищения, стала феерических размеров выставка белья. В вестибюле, высоком и светлом зеркальном зале с мозаичным полом, алчущая толпа задерживалась у прилавков с дешевыми товарами. Отсюда брали начало галереи, сверкающие белизной и напоминающие северное царство, страну снегов, родину горностаев, ледники, сверкающие под солнцем. Белье было то же, что в уличных витринах, но в него вдохнули душу, превратили в собор, охваченный языками белого огня. Белый цвет царил и правил, на каждой полке белые товары слепили глаза, так что детали были неразличимы. В левой галерее Монсиньи тянулись вдаль полотно и коленкор, поднимались уступами белые скалы простыней, салфеток и носовых платков. В правой галерее Мишодьер, занятой трикотажем, шерстяными тканями и галантерейными товарами, изумляли белые конструкции из перламутровых пуговиц и декорация из белоснежных носков. Один зал был целиком обтянут мольтоном, свет шел от источника, расположенного в глубине. Центральная галерея предлагала покупательницам ленты, шейные платки, перчатки и изделия из шелка. Прилавки были завалены товарами, вокруг железных колонок клубился белый муслин, перехваченный на равных расстояниях белыми платками. Белые драпри из пике и бумазеи украшали лестничные перила. Они опоясывали залы и поднимались на третий этаж, отрастив крылья, как взлетающие лебеди. Из-под свода белые ткани ниспадали пухом, снежинками, одеяла и покрывала колыхались в воздухе, как хоругви, длинные полосы гипюра напоминали рой белых безмолвных бабочек, повсюду, паутиной на фоне летнего неба, шуршали кружева. Чудом из чудес являлся алтарь Белизны в главном зале, над отделом шелков, этакий шатер из белых гардин, струившихся со стеклянного потолка. Муслины, газ, драгоценные гипюры сходились в легкие волны, тюль с богатой вышивкой, тканные серебром полотнища восточного шелка служили задником гигантской декорации, изображающей альков с огромным девственным ложем, ожидающим сказочную белую принцессу, которая обязательно явится в один прекрасный день во всем блеске величия и подвенечной фате.

– Невероятно! – ахали дамы. – Потрясающе!

Песнь белых тканей «Дамского Счастья» можно было слушать вечно. Муре никогда не создавал ничего величественнее, весь его природный талант декоратора проявился в этом чуде. Каскады белого и кажущееся хаотичным расположение тканей, будто бы случайно упавших с полок, объединяла гармоническая фраза, все тона белого рождались, росли и расцветали в сложную оркестровку фуги, творение мастера, подхватывающее душу и уносящее ее в запредельные дали. Белый цвет доминировал, но не повторялся, один поднимался над другим, противостоял ему, дополнял и обретал фактуру света. Белую симфонию составляли матовая белизна полотна и коленкора, глухое звучание фланели и драпа, восходящая гамма бархата, шелка и атласа. Постепенно в складках появлялись огоньки, и белый цвет взлетал вместе с прозрачностью тюля. В муслине, гипюре и кружевах он был легок, как истаивающая в воздухе нота, а серебро восточного шелка в глубине заветного алькова звучало громче и звонче всего.

Между тем отделы жили своей бурной жизнью, покупатели штурмовали лифты, буфеты и читальный салон, создавалось впечатление, что целое племя снялось с места и отправилось покорять снежную пустыню. Черная толпа напоминала декабрьских конькобежцев на каком-нибудь польском озере или голландских каналах. Первый этаж попал во власть сурового прилива, составленного людской массой, в которой главенствовали восторженные женские лица. В пролетах металлического остова, по лестницам и воздушным мостикам поднималась бесконечная вереница крошечных фигурок, затерявшихся среди снежных вершин. Жарко было, как в оранжерее, хор голосов напоминал рычание могучей реки. Богатая позолота потолка, стекло в золотых переплетах рам, золотые розетки горели над Альпами невиданной выставки белья, как всемогущее солнце.

– Идемте же, – призвала спутниц госпожа де Бов, – пора двигаться дальше.

Стоявший у двери инспектор Жув заметил графиню, как только она вошла, и с этого момента не спускал с нее глаз. В какой-то момент женщина вдруг обернулась, и они встретились взглядом, а когда компания продолжила путешествие по магазину, отпустил ее вперед и притворился безразличным.

– Взгляните-ка туда! – Мадам Гибаль остановилась у первой кассы. – Фиалки! Интересно, кому пришла в голову эта чудесная идея?

Букетик белых фиалок – их тысячами закупали в Ницце – дарили каждой посетительнице, сделавшей покупку, пусть даже самую небольшую, а придумал это, конечно же, Муре, не преминувший поделиться замыслом с журналистами. Посыльные раздавали цветы под надзором инспектора, и магазин довольно скоро превратился в благоухающий свадебный сад.

– Да, идея хороша… – с завистливыми нотками в голосе признала госпожа Дефорж.

Уйти дамам помешал разговор двух продавцов – они перешучивались насчет фиалок. Первый, высокий и худой, удивлялся:

– Итак, патрон все-таки женится?

– Ничего еще не решено, но цветы закупили, – отвечал толстый коротышка.

– Что я слышу?! – воскликнула графиня де Бов. – Господин Муре женится?

– Все об этом говорят… – с деланым равнодушием подтвердила Анриетта. – Закономерное завершение истории…

Графиня переглянулась со своей новой подругой. Обе поняли, почему госпожа Дефорж появилась в «Дамском Счастье», несмотря на жестокую ссору с Октавом.

– Я, пожалуй, останусь с вами, – заявила мадам Гибаль, ведомая любопытством. – Встретимся с графиней позже, в читальном салоне.

– Хорошо, – согласилась госпожа де Бов. – Мне хочется пройтись по второму этажу… Ты со мной, Бланш?

Они пошли к лестнице, а инспектор Жув, не выпускавший женщину из поля зрения, начал подниматься по соседней. Мать и дочь затерялись в плотной толпе.

Разговоры во всех отделах шли только о любовной истории патрона. Несколько месяцев продавцы восхищались упорным сопротивлением Денизы, но теперь дело вдруг приблизилось к развязке. Накануне выяснилось, что девушка покидает «Счастье», презрев мольбы Муре и заявив,